Они с Эмили завтракали в неловком молчании. В его присутствии она страшно нервничала, а он рядом с ней чувствовал себя выбитым из колеи. Словно он взял на себя слишком много — больше, чем следует. Но ничего не мог с этим по делать. Уин слишком долго пытался смириться с тем, что ему говорил отец. Что он такой, какой есть, и это нельзя изменить. Заставлял себя не завидовать другим людям с их свободой, которой, как ему говорили, у него самого никогда не будет.

Но дальше так существовать нельзя. Надо что-то менять. Уин не хотел жить по правилам, придуманным для других времен. Все стало ясно, когда он встретил Эмили. Она могла все исправить. Могла избавить его от проклятия. Если дочь Далси Шелби сможет принять его таким, какой он есть, его отцу придется смириться. Эмили была первым шагом к совершенно другой, новой, жизни.

Уин даже и не рассматривал возможность ошибки. Он не мог ошибаться. Не мог.

После завтрака они сидели бок о бок на деревянных шезлонгах и наблюдали, как солнце выжигает утренний туман. Пляж постепенно наполнялся людьми, и тишина растворялась в нарастающем шуме.

— Ты здесь часто бываешь летом? — нарушила затянувшееся молчание Эмили.

Уин давно хотел заговорить, но ждал, что она что-нибудь скажет первой. Ему не хотелось ее торопить.

— Мы здесь бываем круглый год, вся наша семья. Это дом вдалеке от дома. Хотя Пенни это, конечно, доводит. Она любит, когда все четко и по расписанию, а мы вечно сбиваем все планы и заявляемся неожиданно, как вот сегодня.

— Почему-то мне кажется, что она вовсе не против. Мне показалось, она в тебе просто души не чает, — Эмили улыбнулась ему, и у него в груди вдруг стало тесно. Уин ею манипулировал. И знал это. Но сейчас в первый раз понял, с какой легкостью она может манипулировать им самим.

Чтобы его план сработал, они с Эмили должны подружиться. Он не ждал и не думал, что у него могут возникнуть какие-то чувства. Но вот она улыбнулась ему, и он забыл, что хотел сказать. Он думал только о том, что она совершенно другая. Совсем не такая, какой Уин ее представлял после всего, что слышал о ее маме. Она удивительная. Добрая и приветливая… и у нее такие интересные волосы. Как будто в них спрятался ветер и только и ждет, когда можно будет подуть. Это так здорово, так привлекательно.

Эмили смутилась и провела рукой по волосам.

— У меня на голове кто-то умер?

— Нет, прости. — Он отвел взгляд. — Просто я думал о твоих волосах.

Она странно посмотрела на него.

— Ты думал о моих волосах?

То же самое он чувствовал, когда они с Эмили сидели в кабинке на колесе обозрения. Когда все внутри замирает и кровь стучит в висках.

— Да. Нет. В смысле, ты их когда-нибудь распускаешь?

Она покачала головой.

— Я пытаюсь их отрастить. А сейчас тот дурацкий период, когда они уже не короткие, но еще не длинные.

— А раньше были короткими?

— Очень короткими. Мама носила короткие стрижки, и я тоже стриглась коротко. Но год назад я решила растить.

— А почему ты расхотела быть похожей на маму?

— Я не расхотела быть похожей на маму. Она была замечательным человеком, — с жаром проговорила Эмили, глядя на озеро. — Просто такой, как она, стать невозможно. Слишком высокие требования.

Ничего не получалось. Они никак не могли избавиться от неловкости и напряжения.

— Пойдем погуляем, — предложил Уин, поднимаясь с шезлонга.

Они оставили обувь на веранде и спустились на пляж босиком. Подошли к озеру, намочили ноги. Почти не разговаривали, но это было нормально. Они вместе гуляли, привыкали друг к другу. Пока что этого хватало.

Они добрались до бухты и тенистого грота, где праздновали день рождения сестры Уина. Сегодня там расположились две пожилые пары — вдали от толпы и подальше от солнца. Уин понял, что задумала Эмили, еще до того, как она сделала первый шаг.

Без единого слова девушка пошла прочь от воды — к деревьям. Уин на секунду замялся и направился следом. Эмили прошла мимо пожилых пар, сидевших на раскладных стульях, и подошла к дереву, на котором были вырезаны инициалы ее мамы и дяди Уина. Юноша остановился поздороваться с пожилыми людьми, чтобы их успокоить, потому что они как-то странно поглядывали на Эмили. Потом подошел к ней и встал рядом.

Он знал, что ей пришлось пережить за последние несколько месяцев. И мог только догадываться о том, каково это было. Сейчас Уин смотрел на нее и понимал, как велико ее горе. И как ей от этого тяжело и одиноко. Это горе она не могла разделить ни с кем. И он ее понимал. Уин знал, что есть вещи, о которых нельзя рассказать другим людям, потому что они все равно не поймут. Им просто не с чем сравнить.

— А ребята из здешней школы… они знают о маме? О том, что она натворила? — спросила Эмили, не отрывая взгляда от инициалов на дереве.

— Если родители им рассказали. Возможно, худшее уже позади. С моим отцом. Я бы не стал беспокоиться о ребятах из школы. У нас нормальная школа. Там все не так плохо. — Ему было больно на нее смотреть. Хотелось отвлечь от грустных мыслей. — Расскажи о своей старой школе. Ты скучаешь по ней? Судя по сайту, там все было… серьезно.

Это еще мягко сказано. Школа для девочек Роксли была настолько пропитана воинственной политкорректностью и праведным возмущением несовершенствами мира, что каждый читавший ее брошюры и материалы на сайте тут же осознавал собственное ничтожество.

Эмили пожала плечами.

— Когда умерла мама, я пыталась найти утешение в школе, но не нашла. На меня постоянно давили. От меня ждали, что я пойду по стопам мамы, вроде как подхвачу знамя. А я не могла оправдать их ожидания. И вот что смешно: здесь я встретила то же самое, только наоборот. Там от меня ждали великих свершений, а здесь ждут гадостей. Даже не знаю, что хуже. Оправдывать завышенные ожидания или пытаться доказывать, что ты не верблюд.

— Но у тебя же наверняка были подруги?

— После маминой смерти у меня начались панические атаки. Я не хотела, чтобы меня кто-то видел в таком состоянии. Так что я перестала со всеми общаться.

Он вспомнил тот день, когда они с ней познакомились. Вспомнил, как она сидела на скамейке, свесив голову вниз. Он наблюдал за ней все утро и сразу же заметил, когда что-то пошло не так. Когда она резко остановилась и побледнела. Поэтому он и встревожился. И подошел к ней, хотя изначально не собирался. И это все изменило.

— В тот день, когда мы познакомились, у тебя была паническая атака?

Эмили кивнула.

— А что их вызывает?

— Паника.

Уин улыбнулся:

— Ну, это понятно.

— Они возникают, когда меня что-то ошеломляет. Или когда я чувствую, что мозг перегружен, что в голове много всего происходит. — Эмили вдруг насторожилась. — А почему ты об этом спрашиваешь?

— Потому что я любопытный.

Она продолжала смотреть на него, хмуря брови.

— Что ты так на меня смотришь? — спросил он.

— Я никогда никому не рассказывала о своих панических атаках, — она произнесла это так, словно он силой заставил ее рассказать. — Теперь ты знаешь мое слабое место.

— Ты так говоришь, словно ты не человек и у тебя не должно быть слабых мест. — Он протянул руку вперед, над плечом Эмили, и принялся рассеянно ковырять пальцем кору. — У всех есть свои слабости.

— И у тебя?

— О да.

Ей даже в голову не приходило, что у него могут быть слабости.

Уин продолжал отковыривать кусочки коры, пока Эмили не положила ладонь ему на руку, заставляя перестать.

— Но ты мне о них не расскажешь?

Уин сделал глубокий вдох.

— Тут все сложно.

— Понятно. — Эмили развернулась и зашагала обратно к озеру. — Ты не хочешь мне говорить.

Он пошел следом за ней.

— Нет, дело не в том, что я не хочу говорить. Просто… это надо показывать.

Эмили остановилась так резко, что Уин едва не налетел на нее.

— Ну так показывай.

— Не могу. Не сейчас. — Он провел рукой по волосам, злясь на собственное бессилие. — Ты должна мне поверить.