— То есть тебе любопытно узнать? — спросил он.

— Да, — честно ответила она, тяжело сглотнув. — И особенно почему твой дядя покончил с собой из-за того, что вышел из дома ночью. Возможно, мама, когда здесь жила, была не самым приятным в общении человеком, но что же это за страшный секрет, из-за которого стоит лишать себя жизни?

Она поняла, что сказала, только когда он отпрянул и пристально посмотрел на нее:

— Ты, я смотрю, много чего узнала после нашей последней встречи.

— Дедушка говорит, он ничего мне не рассказывал, потому что считал, что мне лучше не знать. Он как-то не очень доволен, что ты взялся меня просвещать насчет маминого прошлого.

— А ты сама?

— Я все равно люблю маму.

Он замялся, как будто его слова дали некий побочный эффект, о котором он даже не помышлял.

— Я и не добивался чего-то такого. Прости. Я просто пытался помочь.

«Кому помочь, интересно?» — подумала Эмили. Ей или себе самому?

— А что в этом такого, чтобы выходить по ночам? — спросила она. — В смысле, ты же выходишь из дома по вечерам?

— Нет.

— Нет? — удивленно переспросила она. — Почему?

— Если я скажу, ты не поверишь.

— Ты уже говорил. Но откуда ты знаешь, поверю я или нет?

Он посмотрел на нее таким взглядом, что каждая клеточка ее тела буквально зазвенела от напряжения. Так бывает, когда кто-то тихонько подкрадывается к тебе со спины и громко кричит тебе в ухо — ты испуганно вздрагиваешь и хватаешь ртом воздух.

— Надо быть осторожнее в своих желаниях, — произнес он. — Иногда они исполняются.

— Уин, что ты здесь делаешь? — Черноволосый мужчина, одетый как Уин, неожиданно показался из-за угла платформы. Он был крупным, но не тучным. Сразу было понятно, что это большой человек. Во всех смыслах слова. От него пахло сигарами и накрахмаленным свежим бельем. Он посмотрел на Уина, который сразу насупился и напрягся, словно натянутая струна. Потом перевел взгляд на Эмили. — Ага, — сказал он, как будто вдруг что-то понял. — Ты, наверное, Эмили Бенедикт.

— Да.

Он улыбнулся ей «президентской» улыбкой, сверкнув белоснежными зубами. Но его глаза не улыбались.

— А я Морган Коффи, мэр Мэллаби. И отец Уина. Кажется, я тебя видел в субботу на дне рождении дочери. Не помню, чтобы тебя приглашали.

— Я не знала, что нужно было приглашение. Извините.

— Ну, тогда ладно. — Он протянул Эмили руку для рукопожатия. Когда он стиснул ее ладонь, ей показалось, что у нее затрещали кости. — Добро пожаловать в Мэллаби.

— Спасибо. — Она попыталась вытащить руку из его громадной ладони.

Но он держал крепко и даже слегка приподнял ее руку, не сводя взгляда с серебряного браслета у нее на запястье.

— Откуда он у тебя? — спросил он, вдруг посуровев.

Эмили все-таки удалось выдернуть руку. Она прикрыла браслет ладонью.

— Это был мамин браслет.

Морган Коффи выглядел совершенно ошеломленным.

— Мой отец подарил его моей матери, когда они поженились.

Эмили покачала головой. Тут явно была какая-то ошибка.

— Может быть, они просто похожи.

— На подвеске-луне есть надпись: «С тобой от темна до рассвета».

Эмили даже не нужно было смотреть. Слова почти стерлись, но их еще можно было прочесть. На глаза навернулись слезы.

— Простите, — пробормотала она и быстро стянула с руки браслет. Она протянула его Моргану Коффи. Ее рука дрожала, душа разрывалась. — Она его, наверное, украла.

После всего, что Эмили узнала о маме, она уже ничему не удивлялась.

Морган дернул щекой.

— Она его не украла. Уин, пойдем. — Он развернулся и зашагал прочь.

Браслет он не взял.

Уин проводил его взглядом и повернулся к Эмили:

— Все прошло даже лучше, чем я ожидал.

Она отвернулась и крепко зажмурилась, пытаясь удержать слезы.

— Не хочу даже спрашивать, чего ты ожидал.

Он улыбнулся и шагнул к ней. Взял браслет, который Эмили по-прежнему держала на вытянутой ладони, и надел ей на руку.

От его рук исходило тепло, причем Эмили чувствовала его кожей даже там, где Уин к ней не прикасался. У нее снова возникло это волшебное чувство покоя и утешения. Эмили сделала глубокий вдох. Слез как не бывало. Как он это делает? Рядом с ним она чувствует настороженность — и в то же время ей хочется как можно дольше оставаться с ним.

Уин застегнул браслет у нее на руке и поднял глаза. Он по-прежнему прикасался к ее запястью, и девушку била мелкая дрожь, хотя она очень старалась это скрывать.

— Мы увидимся на фестивале?

Джулия уже приглашала ее, но Эмили ей ничего не ответила. Однако теперь она не задумывалась ни секунды.

— Да.

— Мы друзья? — он произнес это так, словно просил ее сделать что-то опасное. От его присутствия она чувствовала себя смелой. Почему — непонятно. Она никогда не чувствовала себя смелой. По крайней мере, не так, как сейчас. Как будто теперь у нее появился выбор, который она наконец может сделать сама.

Эмили кивнула.

— Друзья.

Когда Савьер вернулся с работы и уже заворачивал на подъездную дорожку к дому, он увидел, что на ступеньках крыльца сидит Джулия, держа на коленях круглую коробку с тортом. Он и не думал, что она знает, где он живет. Значит, он все-таки не совсем ей безразличен. Хотя, возможно, Савьер опять выдавал желаемое за действительное. Он часто обманывался насчет Джулии.

Зато теперь стало понятно, что черный грузовичок, припаркованный за два квартала от его дома, действительно принадлежал ей. Проезжая мимо, Савьер подумал, что это, наверное, ее пикап, хотя так и не понял, почему он припаркован так далеко. Может быть, ей не хотелось, чтобы ее видели у его дома.

Он остановился рядом с въездом в гараж и заглушил двигатель. Вышел из машины, прихватив с переднего сиденья портфель с документами. Сегодня он ездил смотреть объекты под аренду, представлявшие потенциальный интерес для их с отцом семейной фирмы. Их бизнес по управлению недвижимостью медленно, но верно распространялся на соседние округа.

Поначалу отец был против. Очень долгое время их единственными клиентами были Коффи, владевшие большей частью арендуемой собственности в Мэллаби. Савьеру пришлось выдержать немало сражений с отцом, прежде чем тот согласился хотя бы подумать о расширении бизнеса. Сейчас дела шли так хорошо, что Савьер с отцом собирались открыть дополнительный офис.

Когда он подошел, Джулия поднялась на ноги. Она была в синих джинсах и синей блузке в крестьянском стиле с распущенными завязками на груди. Такая красивая и нежная, с огромными карими глазами и светло-каштановыми волосами, отливавшими золотом в свете вечернего солнца. Савьер сразу не разглядел розовой пряди, и ему отчаянно захотелось ее найти.

Джулия всегда завораживала его, его тянуло к ней, как людей любознательных и пытливых всегда тянет к чему-то такому, чего они не понимают. Но он сам все испортил. Хорошо постарался, чтобы лишиться возможности быть с этой женщиной. Да, Савьеру тогда было шестнадцать, но это его не оправдывает. На самом деле ему давно пора выдать награду «Самое продолжительное сожаление в мире».

Та ночь с Джулией была просто невероятной. Она была его давней мечтой из разряда фантастики. Они принадлежали к двум разным мирам. Он — во всех отношениях положительный мальчик, гордость родителей и радость учителей; она — крутой панк. Он всегда думал, что с ней у него нет никаких шансов, и поэтому держался на расстоянии и наблюдал за ней издалека.

Та ночь была воплощением всего, о чем он так долго мечтал, хотя в ее сладости ощущалась и легкая горечь. Все, что он тогда говорил Джулии, было правдой — он сам в это верил, захваченный волшебством сбывшейся мечты. Но юности свойственно видеть лишь «здесь» и «сейчас». Может быть, на один шаг вперед, но не дальше.

Когда Джулия на следующий день уехала в интернат, Савьер испугался. У него была Холли. Их отношения одобряли не только родители, но и все в школе. Особенно после того, что случилось с Логаном и Далси в тот же самый год — и как весь город ополчился на нее, и даже на ее подруг стали поглядывать с подозрением. Савьер рассудил, что надо держаться за то, что есть.